Лента «Дети не боятся смерти, дети боятся призраков» — яркий пример тонкой и глубокой метафоричности киноязыка под гнётом цензуры.
Дебют китайского документалиста рассказывает о том, как режиссёр исследует групповое самоубийство детей в одной маленькой горной деревне в 2015 году. По официальной версии четверо детей из одной семьи в возрасте от 5 до 13 лет одновременно отравились пестицидами. В попытках опросить свидетелей и отыскать истину, которая определённо «где-то рядом», Рон сталкивается с противодействием местных чиновников и преступности. Из-за повсеместного давления приходится на ходу менять план съёмок и формат своего киновысказывания в целом.
Эта затягивающая своей многослойностью документальная лента заставляет одновременно включать мозг, обрабатывая входящие потоки контекстов и смыслов, и открывать новые высоты собственного воображения. Долгие планы образца Михаила Кричмана, сопровождаемые закадровым текстом, в котором режиссёр мечется между проекциями героев, примеряя на себя разные роли, могут сбить с толку, но только на некоторое время. В дальнейшем детали встают в нужные ячейки, и условная атмосфера «Возвращения» Андрея Звягинцева (и тут, и там в центре объектива оказываются дети, бегущие в том числе от будней реализма) окутывается туманом запрета.
Рону Гуан Рону буквально в каждом кадре требуется выстраивать метафору, говорить иносказаниями. Местные власти требуют удалять отснятый материал и кадры, запугивают его, друзья и знакомые по телефону поддерживают и просят быть осторожнее с этим «мутным делом». Документалист, чётко выкладывая кирпичики многослойного повествования, переводит свою экзистенциальную версию детективного «Левиафана» на универсальный язык, рассказывая историю, которая могла бы произойти абсолютно в любой стране.
Оставляя в кадре место как для личных переживаний на тему расследования (Рон то и дело рефлексирует, что бы произошло, будь это его дети), так и для философской поэтики, сопровождающей фильм метафоричными хокку, режиссёр расширяет так называемую «воронку» своего произведения. Градус накала при многообразии образов и тем не снижается, а наоборот растёт: в интонации рассказчика, в остроте задаваемых зрителю вопросов. При этом яркой концентрации на именно этой трагедии у Рона нет, он успевает продемонстрировать зрителям и ужасающие социальные условия жизни деревни, и нищету, вызванную нарушением китайского закона про одного ребёнка в семье, и отсутствие даже намёка на безопасность проживающих там людей.
За незримой тревогой, шагающей в тени параллельно автомобилю съёмочной группы, за ужасом травмированных жизней, пролетающих в кадре, дебютная работа Рона Гуан Рона отрабатывает и личную трагедию режиссёра, попытку юношеского суицида. Раз за разом в кадре звучит вопрос, который документалист задаёт не столько зрителю, сколько самому себе — что это за страх, который преследовал четырёх детей и подтолкнул их к самоубийству? Вследствие нехватки данных расследования Рон обращается к собственному детству, чередуя в рассказе хронику, анимацию, долгие планы и стоп-кадры, в которых на повышенных тонах декламирует протест детскому страху. Выходит эдакая ода сожаления ребёнка и надежды взрослого родителя трёх детей.
Вердикт
Эстетически сумбурная, но психологически свежая, яркая история о персональной уязвимости всех и каждого.
9/10
Опубликовано в журнале CinemaFlood
в рамках 27-го международного кинофестиваля «Послание к человеку»
Running On The Glass 